О! Как ты дерзок, Автандил! - Куприянов Александр Иванович

А потом рыбы разгонялись, насколько позволяла длина ямы, выпрыгивали на галечник и катились по сухому руслу в сторону близкой уже воды. Аборигены, которые знали про жизнь рыб гораздо больше ихтиологов, но не называли их между собой сальпами или пиросомами, обозначили древний способ передвижения тайменей словом «покат». С ударением на первом слоге. Они так и говорили друг другу: «Октябрь. Скоро таймени пойдут покатом!»

Наверное, в тот момент можно было устраивать в устье протоки Кантор настоящую засаду и брать тайменей голыми руками. Ну, если и не голыми, то вооружившись хотя бы острогой. Но рыбаки никогда так не делали – их останавливала картина величественного стояния тайменей в ямах и их яростного стремления не погибнуть в затхлых водах нерестилищ, а непременно обрести свободу в чистом и холодном русле большой реки.

Местные никогда не делились своими секретными знаниями с ихтиологами. Должен же хоть кто-то на большой реке оставаться свободным, думали рыбаки, и почему бы таковыми не быть тайменям?

Тайм первым услышал характерный звук винтов вертолета.

Когда машина летела на большой высоте вдоль реки, шум ее мотора был похож на безобидный стрекот летних стрекоз. Но потом вертолет снижался и на бреющем шел вдоль реки. Люди, сидящие в машине, внимательно вглядывались в реку. С высоты им было хорошо видно, где стоят таймени. Винты вертолета неустанно лопатили воздух, и на реке возникала рябь. Вертолет прижимал тайменей ко дну. Люди выскакивали на ближайшей косе и тут же разматывали спиннинги и доставали серебристые блесны…

С большой высоты, когда люди высматривали тайменей, рыбы не казались такими огромными. Наоборот, они были похожи на детские карандаши, разбросанные по дну реки. А ведь таймени на самом деле были очень большими. Они были просто огромными. Детскими карандашами, разбросанными по две штуки, – ведь таймени ходят попарно: самец и самка, казались рыбы людям, наблюдающими за рекой с высоты полета. Очень часто они наблюдали за рекой в бинокли.

Когда вертолет снижался, шум его винтов уже не казался безобидным. Рыбы начинали метаться, забиваясь в ямы и под скалистые полки. Но и там безжалостные блесны с крючками-тройниками настигали их.

Тайм, первым услышавший шум лопастей вертолета, резко развернулся и почти вертикально ушел под скалу – последний каменный уступ каньона, где еще можно было спрятаться от людей. Дальше протока Кантор начинала петлять меж лесистых, но уже достаточно пологих сопок.

Тайма не поняла маневра своего самца – она не знала тех опасностей, которые доставляла на реку летающая стрекоза. Но она поплыла следом.

Опасения тайменей были напрасными. Маленький вертолет, похожий, конечно же, на стрекозу, низко опустив прозрачную кабину и задрав хвост, прошел над протокой Кантор. Вертолет двигался в сторону Большого каньона. В том месте скальные прижимы зажимали в себе большую реку в ее среднем течении.

Там, в пенном галстуке двух проток, сейчас резвился Тайми.

5

«Кёрхер», работая под давлением, бил тугой и сильной струей.

Скоро все было кончено. Управляющий, в отличие от старика-садовника, не мог отказать хозяину и быстро сделал неблагодарную работу. Управляющий никогда не был рыбаком, он был когда-то фотографом и знал, что в городе ему заняться будет нечем.

Он завернул Адель в грубую мешковину. Ему показалось, что собака была очень тяжелой, когда он грузил ее в рабочий автомобиль-каблучок, предназначенный для подвоза воды и продуктов.

Во дворе виллы Димичела была пробита артезианская скважина, но воду для питья возили в дом в пластиковых канистрах, и набирали ее из какого-то особенного ключа, где подземные струи были насыщены минеральными солями. Натуральная природная вода была минеральной. Вода с теми мелкими пузырьками, которые лопаются на языке и в гортани и от которых всякий раз возникает острое ощущение жизни.

Выше минеральных из-под земли били горячие ключи. Местные жители ходили туда лечить радикулит, ревматизм и простуду. У Димичела ни ревматизма, ни радикулита не было, но он следил за своим питанием и особенно за водой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ручей с минеральной водой находился как раз в том распадке, где хозяин велел закопать овчарку. Управляющий взял с собой несколько пустых канистр, чтобы на обратном пути набрать воды.

Когда он выехал из ворот виллы, навстречу ему попались две машины. Он узнал автомобиль врача – старенькую японскую «хонду» с правым рулем, и джип Димичела, посланный в город за Катрин и за сыном, прилетевшим к отцу на каникулы из очень большого города. Из другой страны. Сына Дими звали на славянский манер Иваном, но с ударением на первой букве.

Иван – вот как звали сына Димичела. Ему было семнадцать лет, он все время выдвигал нижнюю челюсть с твердым подбородком вперед, и над верхней губой у него пробивались усики, а на щеках пламенели юношеские прыщи.

Пока врач промывал медицинским спиртом рану на ладони Дими и заклеивал ее пластырем, а потом ставил первый укол из серии – против собачьего бешенства нужна серия уколов, пояснил он, и пока Катрин помогала Ивану разобрать дорожную сумку, они не говорили о произошедшем, хотя все почему-то сразу узнали, что Димичел убил не какую-то бродячую собачонку, а свою любимую овчарку Адель.

Потом сели за стол. Пока они ели овощной салат с сыром, а Дими выходил в кабинет, чтобы доктор послушал сердце, – ничего опасного, но как только вернетесь с рыбалки, то сразу ко мне, и мы устраним телефонный звоночек, – и пока Димичел рассчитывался наличными и они договаривались о следующей порции уколов и о визите Дими в поликлинику, все делали вид, что ровным счетом ничего не случилось. Но Катрин, привлекательная молодая женщина, на вид лет двадцати семи – двадцати восьми, старалась поймать взгляд Дими. Катрин, как и многие женщины в ее округе, была склонна из-за религиозного воспитания – того самого, которое так интересовало Димичела, морализировать, и она никак не могла понять, за что Димичел убил ласковую и добрую Адель. Катрин была всегда благодарна собаке, которая охраняла их с Дими ночные радости.

Димичел отводил взгляд и раздраженно думал о том, что уж кто-кто, а Катрин могла бы и не останавливаться на его подмоченной случайным выстрелом репутации. Они встречались третий год, были любовниками, но Катрин не хотела бросать своего мужа – тоже из местных, пьянчужку и нытика. Весь городок знал о связи бывшего нефтяного олигарха с театральной художницей, дочерью бакенщика. Потому что муж Катрин, напившись водки в местной пивнушке, грозился поджечь виллу на мысу. Интересно, как он собирался поджечь дом? Каменный дом.

А еще он грозился пристрелить Катрин и ее любовника-богатея. И мог запросто исполнить свою угрозу, потому что работал охранником в банке – день через три – и имел разрешение на оружие.

Тот джинсовый молодчик, который разглагольствовал у ворот виллы о том, что богачи «развращают наших детей и жен», прекрасно знал, о чем говорит. Катрин не спешила переезжать к Димичелу в его каменную башню, объясняя свою нерешительность тем, что ее пятилетняя дочка безумно любит своего отца и ей, дочке, безразлично, пьяница он или нытик, потому что с каждой получки он покупает ей нитяных кукол. Кукол, больше похожих на ведьм, делали местные мастерицы, у кукол были выпученные глаза-пуговицы. И каждую свою нитяную куклу она называла Китя. Китя маленькая, Китя большая, Китя-растрепа… На взгляд Димичела, все куклы из пряжи были растрепами. Кроме кукол и своего отца дочь Катрин любила еще котят. А американских кукол Барби, которых дарил ей Димичел, она не любила. Девочку звали Юлия. Но мама звала ее Юлой – за непоседливый характер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Самой же Катрин нравились автомобили, она просто их обожала. И была очень хорошим водителем. Они и познакомились на городском шоссе, когда у Димичела заглох джип и он пешком пошел до ближайшего ресторанчика, чтобы позвонить своему механику, потому что мобильный телефон он оставил дома.